В Одесском литературном музее хранятся копии писем Лауреата Нобелевской премии 1972 года в области литературы Генриха Бёлля, предоставленные Р.Бёллем и Архивом Г. Белля (Кёльн). В годы войны Бёлль был ефрейтором германской армии.
Один из интересных фрагментов содержит описание ефрейтором Бёллем дня 7 января 1944 года. "От вокзала я должен был добраться до пункта сбора
раненых по улицам, покрытым жидкой глиной, на которую безостановочно
падал снег, через "базар” - рынок. Ах, эта толкотня востока мне так
отвратительна. Я еще не успел отойти от вокзала, как какой-то
устрашающего вида бродяга захотел за 1200 марок снять с меня обручальное
кольцо. Прежде, чем я успел опомниться, он сунул его под лупу и был
откровенно восхищен качеством золота! Ах, мне действительно стало
противно. На базаре ты можешь купить все, что хочешь, а также все можешь
продать. Идет безумная торговля между сельскими и засаленными "местными
жителями”, у каждого из которых по десять тысяч марок в кармане. Ты
можешь сколько угодно есть жареные колбаски, ты можешь купить шоколад,
сигареты, сало, сливочное масло, ветчину, чудесное подсолнечное масло
[...], водку и радиоприемники[...] Ты можешь съесть шницель по-венски,
приготовленный со всей изощренностью, ах, все, что вообще продается и
покупается есть на этом [...] "базаре”, который одновременно подобен раю
и преисподней [...] - а вокруг, на фоне темно-серого неба, ты увидишь
фантастические силуэты прекрасных башен с куполами-луковицами; толстые,
уютные башни, в которых. однако, есть что-то таинственно демоническое.
Но самое фантастическое - это дома, грязно-желтые фасады, от желтого до
черного, призрачные и захватывающие, плоские крыши, длинные, длинные
грязные улицы, и эти желтые фасады, такие похожие и, в то же время,
захватывающе чуждые друг другу. Моя первая мысль при виде этих домов
была: Достоевский! Волнующим образом они все ожили передо мной: Шатов и
Ставрогин, Раскольников и Карамазовы, ах, все они были со мной, когда я
смотрел на их дома. Это именно их дома [...], я могу понять, как в
подобных домах можно было днями, ах, годами дискутировать за чаем,
сигаретами и водкой, ковать планы и забывать о работе [...]. Я еще
недостаточно силен, чтобы выразить то, что движет моим сердцем... Знаю
только, что я почувствовал, что я человек с запада, и что я тоскую,
тоскую по Западу, где еще сохранился "raison”. Здесь, в "больничном
районе”, - необозримая колония крепких, солидных, красивых, но немного
безвкусных домов-коробок [...], совсем таких, как у нас ящики для
детских кубиков! Между ними разбросаны запущенные поля и дома-казармы; и
все, все без заборов и стен, это в первую очередь и больше всего
бросается в глаза, особенно, если ты приехал непосредственно из Франции;
там каждый ничтожный клочок земли окружен до смешного высокой стеной,
здесь же все свободно, велико и безгранично [...] Во Франции можно
чувствовать страх, входя в дом, здесь же страх охватывает тебя при виде
плоских беспредельных полей, которые "свободны” для всего!!!”.